В ряду людей, достойных глубокой благодарности и уважения земляков, особое место принадлежит Александру Владимировичу Жиркевичу, чья судьба освещена деятельным милосердием, направленным на помощь «слабым и обездоленным», на борьбу с бюрократией, карьеризмом чиновников. А.В. Жиркевич родился в Витебской губернии в семье потомственных военных. После окончания Петербургской военно-юридической академии служил в военно-судебном ведомстве в Вильно. В Симбирск перебрался в связи с наступлением германских войск в 1915 году. Несмотря на то, что Александр Владимирович всей душой был предан своей профессии, в историю он вошел как литератор, искусствовед, коллекционер. Его перу принадлежат два поэтических сборника, книга рассказов, множество очерков. Огромную ценность для историков представляют записки Жиркевича, где запечатлены встречи со Львом Толстым. Александр Владимирович трижды посещал Ясную Поляну, переписывался с великим писателем. Вел он переписку и с философом В.С. Соловьевым, и с юристом А.Ф. Кони.
Изысканный эстетический вкус юриста ценили многие выдающиеся русские художники. Близкие дружеские отношения связывали Жиркевича с И.Е. Репиным, М.В. Нестеровым, И.К. Айвазовским, Н.Е. Сверчковым. О многочисленных встречах с Репиным и совместных с ним путешествиях Александр Владимирович оставил подробные дневниковые записи, которые впоследствии восполнили пробелы биографии художника.
Годы жизни в Симбирске были нелегкими. После октябрьской революции Жиркевич бедствовал, не избежал обыска и арестов, в страшный 1921 год потерял жену — она умерла от голода. «Мономах» не раз рассказывал на своих страницах о широкой общественно-культурной деятельности Александра Владимировича Жиркевича, в том числе и о его коллекции живописи, графики и предметов историко-литературного значения, которую он передал в 1922 году Ульяновскому художественному музею (около двух тысяч единиц хранения). По этому поводу А.В. Жиркевич писал в автобиографии: «Я счастлив сознанием, что исполнилась моя мечта — отдал Родине все, что я сохранил по части истории и культуры, что я не утратил веры в Бога, в великую будущность Родины и ее народа, невзирая на все то, что суждено было пережить мне в последние годы… Думаю, что, когда меня не станет, меня еще вспомнят теплым, благодарным словом, простив мне те вольные и невольные прегрешения и ошибки, которые совершались…».
На этот раз мы предлагаем вниманию читателей письма выдающегося русского художника Михаила Нестерова, адресованные Жиркевичу в Симбирск в самый сложный период их жизни и самый напряженный исторический момент.
Письма М.В. Нестерова к А.В. Жиркевичу
1 февраля 1916 года, Москва
Глубокоуважаемый Александр Владимирович!
Ваше письмо из Симбирска дошло до меня. Дошли до меня вести о Вашей скорбной, полной лишений и скитаний жизни. Грустно слышать, что в то время, когда Вы, казалось, должны были бы отдыхать от пережитого раньше, спокойно работать над тем, что любите, что считаете в данный период Вашей жизни своей задачей, — именно тогда-то и приходится вести ту трудную, утомительную кочевую жизнь… Да поможет Вам Бог бодро перенести все лишения, и когда настанет время — мир — отдохнуть и телом, и духом. Москва и мы, в ней живущие, испытываем все печали и «радости» войны очень остро, реагируем на все, конечно, «по-разному». В зависимости от личных свойств, а также от общественных и политических течений. А «течения» эти так многообразны, так неожиданны и превратны… Лично я много работаю и в работе нахожу некоторое забвение, отвлечение от событий, в которых не могу принять участия активного. Работаю большую картину на евангельскую тему, а в промежутках пишу несколько вещей малых, и когда «придет час» (конечно, после войны), предполагаю сделать выставку в Петрограде и, может быть, в Лондоне…
Но это все лишь представляется в таком далеком будущем, что и мечтать еще об этом не хочется…
Дал бы Бог нам победу и одоление на враги. В заключение еще раз прошу Вас принять мое искреннее пожелание лучших дней, спокойствия и отдохновения от всех личных, общественных и народных бед.
С совершенным уважением и преданностью остаюсь уважающий Вас Мих. Нестеров.
24 декабря 1916 года, Москва
Глубокоуважаемый Александр Владимирович!
Дай Бог, чтобы события настоящие и грядущие не обессилели Нашей Родины. Она восстала бы величавой и оздоровленной.
Я сердечно Вас благодарю за доброе письмо Ваше, оно продиктовано Вашим чувством, Вашей незаслуженной мной снисходительностью к моим художественным работам, которые,
быть может, в своем задании, в настроении, вложенном в них, совпадают с особенностями Вашего душевного мира, душевных влечений. И не мне, автору, судить, конечно, о том, что следует отнести к оценке их и их художественной сущности, и что к Вашей личной творческой работе, Вашему художественному восприятию. Так или иначе, но я глубоко признателен за сказанное. Слово ласки всегда бодрит, а в моем возрасте, быть может, добрый отзыв иногда и необходим.
Большую свою картину я вчерне закончил — назову ее, вероятно, «Душа Народа». В ней я пытался изобразить движение народной души в разные моменты нашей истории по настоящие дни…
Прошу принять уверение в моем уважении и преданности. Михаил Нестеров.
2 апреля 1917 года, Москва
Глубокоуважаемый Александр Владимирович!
Прошу вас принять мое поздравление с Светлым Праздником Пасхи Христовой.
…Мы здесь переживаем события менее бурно, чем в Петрограде. Внешний порядок сравнительно мало нарушен. Но живем под угрозой многовластия и из сего возможных произойти осложнений.
Я лично пережил события весьма сложно и трудно. Месяц, как при обороне Севастополя, шел у меня за год, а то и больше. Я был бы счастлив, если бы верил (…) в благо переворота. Увы! Этой веры во мне нет, нет ее, а не веря остается лишь «делать вид», что с моей прямолинейностью совершенно немыслимо.
Итак, долг и разум говорят одно, а совесть и сердце влекут властно к тому хорошему, былому. А хорошее, конечно, было, иначе Россия не была бы тем великим государством, каким Она все же до сих пор признается…
Вы пишете, что мои картины по своим темам и моему к ним отношению стоят как бы вне возможности к ним иного отношения как только их «художественной ценности». Мне, к моему сожалению, не кажется так, и я ожидаю от новых вершителей судеб нашего искусства немало для себя огорчений. Возможно и то, что все эти «Св. Руси», «Постриги», «Св. Сергий» в одно прекрасное время будут сосланы в народные дома Самары, Вологды, Вятки и проч.
Про содержание моей новой картины я Вам писал в одном из своих писем… Тема — «Душа Народа», ее перипетии со времен стародавних до наших дней. Тут и юродивый, и раскол, и патриарх с Царем — Народ и наша интеллигенция с Хомяковым, Вл. Соловьевым, Достоевским и Л. Толстым, и слепой воин с сестрой милосердия. Все это на фоне русского, волжского пейзажа — движется как бы крестным ходом — туда, к высокому Идеалу, к Богу.
Еще раз прошу принять мои лучшие пожелания. Искренне Вас уважающий Михаил Нестеров.
23 ноября 1917 года, Москва
Глубокоуважаемый Александр Владимирович!
Письмо Ваше от 11 ноября получил только что. Благодарю за все доброе в нем высказанное.
Пережитое за время войны, революция и последние недели так сложно, громадно болезненно, что ни словом, ни пером я не в силах всего передать.
Вся жизнь, думы, чувства, надежды, мечты как бы зачеркнуты, попраны, осквернены. Не стало великой, дорогой нам и понятной России… От ее умного, даровитого, гордого народа — осталось что-то фантастически нелепое, варварское, грязное и низкое… То ли это «дьявольское волшебство», или мы были слепы, смотрели на все окружающее нас не прорезывшимися глазами, и как слепые судили о народе нашем, его разуме, сердце. Как будто нас заворожил некто. И очи отверзлись, и перед нами встала действительность — торжествующий народ с его властителями «нахамкосами», их идеалами и достижениями…
Желаю Вам, глубокоуважаемый Александр Владимирович, пережить нашу разруху бодро и в добром здравии и примите уверения в моем уважении.
М. Нестеров.
27 декабря 1917 года, Москва
Глубокоуважаемый Александр Владимирович!
Примите мое поздравление с праздником и наступающим Новым годом!
Дай Бог, чтобы предстоящий год принес России и всем нам, в ней живущим, просветление разума, сердца, умиротворения, и хотя бы некоторого забвения содеянного.
Пока мои впечатления не дают большой надежды, чтобы все сказанное осуществилось скоро, и тем более внезапно, каким-то чудом, волшебством… Приходится быть готовым к худшему. Дьявол свою победу, хотя бы и временную, использует полно, извлечет из нее все возможное… Нет предела его изобретательности.
Если я и вижу некоторую надежду на лучшее будущее, то это пока лишь в области жизни религиозной, церковной, в установлении Патриаршества. В удачном выборе Патриарха — Тихона… Быть может, благодаря Его мудрости суждено России увидеть лучшие дни. Дай-то Бог!
Сейчас у меня три портрета: Л.Н. Толстого, м. Антония и профессоров — лучших и даровитейших философов — богословов наших — отца Павла Флоренского и С.Н. Булгакова. Все три портрета как бы восполняют один другого в области религиозных исканий, мысли и подвига…
Живу один, работаю довольно много и нахожу в деле некоторое забвение окружающего безумия.
Искренне уважающий Вас и готовый к услугам Мих. Нестеров
12 мая 1918 года, Москва
Глубокоуважаемый Александр Владимирович!
Благодарю Вас за память, за праздничные поздравления. В свою очередь, хотя и с опозданием, говорю Вам «Воистину Воскрес!»…
Москва и мы в ней живем жизнью совершенно исключительной. Слухи одни сменяются другими, и вера в них, если не пропала, то сильно упала. Что несомненно, то это то, что в народном, в массовом сознании произошел под различными условиями и, главным образом, голодом — крутой надлом. Веры в могущество обещаний и посул — нет больше. Народ начинает приходить в сознание, действительность ведет его путями верными их старой веры в могущество Божие, в Его великие принципы и Заветы…
Личность Святейш. Патриарха Тихона все более и более становится ценной, отвечающей самой идее Патриаршества. Ничего суетного, нашего мирского, Все значительно, просто — величаво. Все — без фраз, — все дело и дело достойное, значительное, разумное, все веско и истинно.
Личная моя жизнь проходит, как и раньше, в работе. Работа, одна работа имеет еще силу отвлекать меня от совершившегося исторического преступления! От гибели России… Работа дает веру, что через Крестный путь и свою Голгофу — Родина наша должна придти к великому воскресению. Когда оно совершится! — Кто знает, — но знамение есть. Может быть, мы будем свидетельствовать великому,радостному событию, но ведь мы и не заслужили его — мы свидетели гибели, и вольные и невольные пособники этой гибели великой Родины…
Примите, Александр Владимирович, мои уверения в истинном к Вам уважении. Михаил Нестеров
«Мономах», 2006 г., №1(44)
 |
Сообщение опубликовано на официальном сайте «Новости Ульяновска 73» по материалам статьи |