Историк и краевед Иван Сивопляс рассказывает о первой половине 1917 года в разрезе Симбирской губернии: как из-за нашего земляка Александра Протопопова революция стала неизбежной, действительно ли бюст Столыпина был утоплен в Свияге и когда появился первый женский комитет в губернии.
Александр Степанович Ключарев был последним «великим» губернатором в истории дореволюционного Симбирска, правил краем в 1911 – 1916 годах. При его участии, а часто непосредственно его идеями – например, Александр Степанович «придумал» Дом-памятник Гончарова, нынешнее обиталище Краеведческого и Художественного музеев – город рос, украшался, приобретал инфраструктуру – самый большой в Европе мост через Волгу, и переживал трудное время Первой мировой войны.
Подводя итоги уходящему 1916 году и своему управлению Симбирским краем – Александр Ключарев получил назначение в Петроград на должность председателя особого совещания по беженцам, с правами товарища, то есть министра внутренних дел – он писал в своём отчёте императору Николаю II: «Не ошибаюсь предполагать, что 99 % населения Симбирской губернии настроено патриотично, и что даже тяжкие военные неудачи 1915 года, вызвав в народе глубокую скорбь, отнюдь не уронили народной силы, не озлобили население против властей, военачальников и правительства, но зажгли лишь великую жажду победы и страстное желание восстановления военного значения России».
И ведь не сильно грешил против истины ловкий администратор, каковым являлся господин Ключарев. Да, Симбирская губерния действительно переживала патриотический подъём: Симбирский губернский предводитель дворянства, по совместительству – товарищ, то есть заместитель председателя IV Государственной Думы Александр Дмитриевич Протопопов (1866 – 1918) в сентябре 1916 года был назначен министром внутренних дел Российской империи! Купцы и промышленники предвкушали барыши от новых казённых заказов. Трудящий люд ожидал новых рабочих мест и повышения жалованья. Чиновники паковали чемоданы и вострили лыжи на Петроград, на посты в столичные министерства и ведомства.
Будущий министр внутренних дел Александр Протопопов, ещё один симбирянин, сделавший революцию 1917 года неминуемой
До времени забылись галопирующая инфляция, острый дефицит рабочих рук, связанный с продолжавшейся мобилизацией на фронт Первой мировой войны, острый дефицит продуктов первой необходимости, особенно сахара и муки, обернувшийся бунтом 4 июля 1916 года, подавленным силой оружия, с убитыми и ранеными в самом центре губернского города…
Весь симбирский «олимп», три главных человека в администрации нашего края переместились накануне 1917 года в Петроград: названные выше губернский предводитель и губернатор, и вдобавок председатель Симбирской губернской земской управы Николай Федорович Беляков (1861 – после 1917).
Если о симбирянах-революционерах Александре Фёдоровиче Керенском и Владимире Ильиче Ульянове-Ленине мы знаем довольно, то роль Александра Протопопова в том внешнеполитическом процессе, который довёл Российскую империю до революции, недостаточно раскрыта. А ведь современники сходились на том, что революции, может, и не произошло бы, не окажись министром внутренних дел именно Протопопов.
По политическим взглядам Александр Дмитриевич считался «левым», нет, не явным революционером, эсером или большевиком, а респектабельным октябристом, сторонником конституционных реформ, членом Союза 17 октября, объединявшем крупных землевладельцев и предпринимателей: сам Протопопов владел в Симбирской губернии знаменитой Румянцевской суконной мануфактурой, был председателем Всероссийского Союза суконных фабрикантов.
Как промышленник депутат Государственной Думы Протопопов прекрасно знал, какие возможности для экономического преуспевания сулила власть, тем более в условиях Первой мировой войны, когда армия беспрестанно нуждалась в новых поставках продовольствия, обмундирования и вооружения. С 1915 года Александр Дмитриевич искал поста министра торговли и промышленности. Но судьба в ситуации нараставшего в России кадрового кризиса вознесла его ещё выше, в министры внутренних дел.
«Внутренние дела» в Российской империи не сводились лишь к полицейским функциям: например, министру внутренних дел подчинялись те же губернаторы. Но, казалось, что и с полицией Протопопов играет на усиление. Во главе полицейского департамента он поставил Алексея Тихоновича Васильева (1869 – 1930), бывшего начальником особого отдела департамента полиции, тайной охранки Российской империи, опытного и деятельного профессионала.
Но… Близко знакомый с большинством деятелей парламентской оппозиции, прекрасно зная их взгляды и отношения к процессам, происходящим в империи, Александр Дмитриевич не обрушил на бывших соратников всю кажущуюся мощь репрессивного аппарата – а они, не оценивая либерального жеста, с трибун честили министра сумасшедшим.
Не явил, будто бы, министр Протопопов твёрдости и в выписке войск с фронта, чтобы подавить беспорядки в Петрограде: фронтовики давили бы не оружием, а авторитетом, в отличие от находившихся в тылу запасных воинских формирований, которые примыкали к восставшим как раз чтобы не попасть на войну. Но здесь, на самом деле, Протопопов вёл себя совершенно правильно и логично. Между войсками и полицией в начале XX века в России существовала стойкая неприязнь; привлечь войска для выполнения полицейской операции, того же разгона манифестации, означало расписаться в собственной некомпетентности. Неприязнь особенно усугублялась тем, что полицейские имели «бронь» и не призывались на фронт.
Что валить на министра внутренних дел, если генералитет, которому, в конце концов, поручили давить беспорядки, оказался не на высоте своего положения? В восставшем 23 февраля 1917 года – 8 марта, если что, по нынешнему летоисчислению! – Петрограде армейские части переходили на сторону народа, совместно громя сохранявшую верность императору полицию. Симбирянина Протопопова от мгновенной расправы спас только арест, произведённый лично симбирянином Керенским, будущим главным героем Февральской революции.
Керенский выступает на митинге военнослужащих в крепости Двинск летом 1917 года
На сторону народа переходили не только солдаты и младшие офицеры, но и целые генералы. Генерал-майор Антоний Викторович Глинский (1847 – 1918), бывший Симбирский уездный воинский начальник, не пожалел времени и синим карандашом вымарал в отрывном календаре на 1917 год портреты отрекшегося императора Николая II и императрицы Александры Федоровны. Ещё от генерала Глинского досталось императрице Екатерине II – видимо, за то, что она была немкой. Красовавшихся в том же календаре Петра I и Александра II в куче с императором французов Наполеоном карандаш генерала пощадил. Логику можно понять: Петр – воинская слава, Александр – реформы, в том числе, и военная, Наполеон – союзники в продолжавшейся Первой мировой.
Да, несмотря на усталость от затянувшейся европейской бойни, лозунг «Война до победного конца!» был одним из главных в Февральской революции. От «бесхребетного» императора Николая II, от нелюбимой народом «немки», императрицы Александры Федоровны ожидали сепаратного мира с Германией, лишавшего россиян морального и географического удовлетворения за перенесённые жертвы. Летнее наступление 1917 года – его называли наступлением Керенского – стало последней масштабной операцией русской армии в Первой мировой войне. Однако, революционная армия в условиях колоссального падения дисциплины, деморализации, нарушения общих принципов командования и снабжения, потерпела поражения, расчищая путь Октябрьскому перевороту…
О происходившем в Петрограде в Симбирске официально стало известно 2 (15) марта 1917 года. В этот самый день император Николай II отрёкся от престола, прервав 304-летнее правление царского дома Романовых.
«Да будет счастлива и славится Россия!!», — записал в дневник генерал-майор, литератор и коллекционер Александр Владимирович Жиркевич (1857 – 1927), проживавший в Симбирске как беженец от военных событий. «Только плохо верится в торжество новых начал – свободы, равенства, братства. Ах, как тяжело на душе…» — записал генерал 5 марта, успев поразмыслить над происходящим.
А Симбирск тем временем ликовал, расцвеченный запретным при императоре кумачом: флаги, банты, кокарды, повязки на рукавах. Особенно занимательно и комично красные ленточки и банты смотрелись на рясах православных священнослужителей. По должности они как никто ассоциировались со «старым режимом», и они же, как никто другой, поддерживали режим новый! В общем, 99% патриотов растворились в воздухе…
Ликование в Симбирске, по счастью, не было омрачено кровью при попытках сопротивления революционерам и бессудных расправ над «бывшими» слугами царизма. Недавно назначенный губернатор князь Михаил Алексеевич Черкасский сразу поддержал Временное правительство, а 6 марта 1917 года сдал свои полномочия 54-летнему Федору Александровичу Головинскому, первому и единственному в истории Симбирскому губернскому комиссару Временного правительства.
Власть в буквальном смысле свалилась на голову Федору Александровичу. Он почти на общественных началах исполнял обязанности члена, был одним из заместителей председателя Симбирской губернской земской управы, убывшего в Петроград Николая Белякова: его даже не печатали на официальных снимках земского руководства. Но – буквально накануне революционных событий главный претендент барон Христофор Геннадьевич Штемпель умер от болезни во время фронтовой командировки, а следующий за ним Михаил Амандович фон Ренкуль сошёл с ума и оказался в Карамзинской колонии душевнобольных!
Как человек Федор Александрович был душой общества: бонвиван, жизнелюб, хороший товарищ. Целых пять месяцев, и это в условиях нарастающего вала преступности, губернский комиссар не назначал губернского милицейского инспектора, «придерживал» место для своего доброго друга, подпоручика Александра Федоровича Бонч-Осмоловского. Друга надо было подлечить после ранения, вытащить из Петрограда, добиться для него «брони» от фронта… Словно бы издеваясь, в ночь на 12 сентября 1917 года прямо из квартиры новоиспеченного милицейского начальника неизвестные воры утащили самовар стоимостью в 95 рублей!..
Александр Федорович Бонч-Осмоловский, первый начальник Симбирской губернской милиции
Единственным революционным эксцессом, согласно давней городской легенде, стал, будто бы, снос бюста-памятника Столыпину рядом со зданием Дворянского собрания – на его месте стоит с 1948 года бюст-памятник писателя Гончарова. Бюст, якобы, свалили, привязали к лошадиному хвосту и, протащив через город по Московской, ныне Ленина улице и утопили в Свияге. Припоминается, что некоторые граждане в прошлые годы подступались ко мне с вопросами – а в каком месте утопили бюст и нельзя ли его теперь отыскать? Мне и тогда история казалась слишком невероятной, а теперь выяснилось наверняка: 21 марта, или 3 апреля по новому стилю, 1917 года бюст был просто демонтирован с постамента, и краткая газетная заметка не сообщает, чтобы событие это сопровождалось какими-то явными эксцессами.
Демонстрация на Гончаровской улице в Симбирске. Сентябрь 1917 года
Куда напряжённее была обстановка в сельской местности. Крестьяне ожидали от новой власти разрешения главного вопроса, вопроса о земле, которой считали себя обделёнными ещё со времён отмены крепостного права в 1861 году. А у власти оказались помещики-землевладельцы: тот же губернский комиссар Головинский приходился правнуком Симбирскому губернатору XVIII столетия Александру Васильевичу Толстому, владельцу села Ундоры.
Ужиматься со своей земельной собственностью этим людям, разумеется, не хотелось. Но совладать с народной стихией власти, пять месяцев беззаботно жившей без начальника губернской милиции, становилось всё труднее, особенно когда после провального летнего наступления в родные сёла хлынул поток самовольно оставлявших позиции «фронтовиков», прихвативших «на память» огнестрельное и холодное оружие.
Явочным порядком происходил самовольный захват или «взятие в аренду» помещичьей земли – как, например, в селе Акшуат Карсунского уезда, где мужики «арендовали» угодья помещиков Поливановых за вполне символические, при возрастающей инфляции, 3 рубля за десятину. Помещики, хотя и не сильно, но всё же были приятно удивлены, ни на какие деньги они не рассчитывали. Ещё крестьяне потребовали убрать из барского сада обелиск с латинской надписью – а вдруг оно по-немецки и что-то непатриотичное написано?
В общем, пришедшие к власти в феврале 1917 года люди по старой русской привычке очень долго «раскачивались», скребли в затылке и пониже спины, в то время как на всё – про всё история выделила им считаные месяцы. Единственными, кто не тратил время зря, были большевики.
И тем не менее Февраль вписывал в историю Симбирска и Симбирского края яркие страницы. 15 (28) августа 1917 года впервые состоялись прямые, всеобщие, равные и тайные выборы депутатов-гласных в Симбирскую городскую думу. Уверенную победу одержали социалисты-революционеры, получившие 33 депутатских мандата. Социал-демократы, вкупе большевики с меньшевиками, получили 13 мест, конституционные демократы – десять. Ещё четыре партии довольствовались девятью местами «на всех». Впервые в истории среди гласных оказались три женщины: Елизавета Николаевна Ласточкина, Екатерина Федоровна Разумова, Екатерина Дмитриевна Сахарова. Почин был положен!..
Первый женский комитет, организованный после Февральской революции в городе Карсуне
7 (20) сентября 1917 года Симбирская «демократизированная» городская дума собралась на своё первое заседание. Одно из текущих её заседаний состоялось 25 октября (7 ноября) 1917 года. Вопросы решались самые обыденные: выделить, ходатайствовать, разрешить… О том, что в Петрограде в этот самый день победили большевики, в Симбирске пока никто не знал…
Иван СИВОПЛЯС
 |
Сообщение опубликовано на официальном сайте «Новости Ульяновска 73» по материалам статьи |