Популярный в XIX столетии анекдот гласил, как однажды, в сентябре 1822 года в российскую Академию художеств решили принять группу сановников, пользовавшихся фавором Александра I, среди которых был министр внутренних дел граф Виктор Павлович Кочубей, по инициативе которого в августе того же года император запретил в России деятельность масонских лож. Вице-президент Академии художеств Александр Федорович Лабзин (1766 – 1825), известный масон, человек прямой и неподкупный, вслух возмутился: «А по какому праву эти люди метят в академики?» — «Они близки к государю!».
«Что же, тогда я предлагаю выбрать в академики государева кучера Илью Байкова! Он не только ближе всех сидит к государю, пока возит его – но и единственный в России, кто сидит, обернувшись к государю задом!». Шутка «выстрелила»: раздражённый император отправил Лабзина в ссылку. Так уж совпало, или это был особый императорский троллинг, но сослали знаменитого масона на малую родину кучера Байкова, в Симбирскую губернию!
Илья Иванович Байков (1768 – 1838), лейб-кучер, то есть, придворный кучер императора Александра I (1777 – 1825), был человеком, почти что, легендарным, о котором слагались истории и анекдоты. Он служил императору с 1801 года, когда Александр I воцарился на российском престоле, и до самой его смерти в 1825 году. Александр I питал страсть к поездкам и путешествиям – «кочующим деспотом» обзывал царя Александр Пушкин – и во всех поездках неизменным, часто единственным, спутником императора, его обслугой и охраной и, в исключительных случаях, собеседником – Александр I предпочитал помалкивать во время поездок – был Илья Байков.
Илья Байков родился в селе Загудаевка Симбирского уезда, принадлежавшего многочисленным помещикам Лукиным. Юный Илья сделался «дядькой», личным слугой, и был единственной собственностью своего почти ровесника, дворянского отпрыска Дмитрия Александровича Лукина (1770 – 1807), легендарного силача своей эпохи. Когда в 1785 году сироту Дмитрия сумели устроить на казённый счёт в Морской кадетский корпус, квартировавший в городе Кронштадте, Илья, вслед за хозяином, покинул малую родину.
Александр I на коляске, управляемой Ильёй Байковым, едет к загородному дворцу:
Впрочем, Лукин и Байков всегда были друзьями, а не барином и его «вещью». Как только возмужавший Дмитрий Александрович получил право распоряжаться своим «имуществом», он тотчас оформил Илье Байкову вольную. Потом Байков сторицей воздал Лукину за доброту, уже, как лейб-кучер, похлопотал перед императором Александром I о семье своего друга, героически сложившего голову в знаменитой Афонской битве русского флота с турецкими кораблями.
Сделал это Илья Иванович нетривиальным способом – во время прогулки вдруг повёз государя на далёкую петербургскую окраину – Петербург был тогда куда меньше нынешнего – к полуразвалившемуся домику. На удивлённо-недовольный вопрос императора: «А чего ты меня сюда завёз?», Байков отвечал: «Здесь живёт семья моего бывшего хозяина». Император всё понял, оформив вдвое Лукина пенсию, а его сыновей-сирот определив на учение на казённый счёт.
Александр I и Илья Байков оказывают помощь раненому и ограбленному человеку, обнаруженному ими во время прогулки. Лубочная картина:
Все мы, наверное, знаем пословицу, пришедшую из кучерского быта: «Взялся за гуж – не говори, что не дюж!». Гужи – это петли, которыми надеваемый на лошадь хомут крепился к оглоблям экипажа, будь то царская карета или мужицкая телега. По любому, затягивать надо было крепко, и это лучше всего получалось у физически сильных людей. Сила Ильи Байкова казалась почти феноменальной, он запросто осаживал, мгновенно останавливал на полном скаку четвёрку лошадей.
Перед этим сильным человеком нередко заискивали – генералы, вельможи: кланялись, звали по имени-отчеству, пытались лобзаться. Понятное дело, Байков был приближен к императору. Впрочем, близость эта ничуть не означала дружбу, короткость, тем более, панибратство – сословная пропасть разделяла бывшего крепостного и дворянина Романова. «Здравствуй, Илья!» — брошенное Александром I, садившимся в коляску, было
знаком особого благоволения, прекрасного настроения самодержца; как правило, он не нисходил до слов, кивком головы или взмахом ладони показывая, когда и куда ехать.
Александр I и Илья Байков в санях напротив памятника Петру I в Петербурге. Лубочная картина:
Байкову было очень неудобно, разворачиваясь на козлах, ловить эти жесты. «Знаю я, куда ехать, Ваше Величество!» — однажды, словесно ответил Илья Иванович на беспрестанные кивки. «Ты ничего не смеешь знать, кроме своих хомутов!» — взорвался Александр I и приказал засадить Байкова на дворцовую гауптвахту. Там, конечно, порадовались такому «гостю», потчевали Илью Ивановича чаем, но ситуация, всё равно, была не слишком приятной.
Не только за родственников Лукина, Байков неоднократно вступался и за других бедных и униженных, хотя, на самом деле, это было небезопасно. Просьба, поданная в руки императора, минуя прочие инстанции, всегда считалась грубейшим нарушением субординации, наглядной иллюстрацией, что не всё так ладно в Российском государстве, которым император правил, как считалось, по милости Божией, а не человеческим разумением – и, коли так, то всё в России должно быть оглушительно прекрасно, всё подчинено чиновной гармонии.
К Байкову прибегали, как к последней надежде, и Илья Иванович брался за дело, только если сам был уверен, что проситель, чаще просительница правы. И тогда, в определённый день, в определённом месте, определённым образом наряженная – чтобы кучер мог узнать издалека – искательница монарших милостей поджидала явления императорского экипажа. На «точке» что-то обязательно случалось – слабли те самые гужи, замирали кони. Пауза длилась секунды, достаточные, чтобы передать бумаги императору. По-человечески, Александр I уже не мог отказать просителям, но Илье Ивановичу обязательно «перепадало» за его доброту: «Что, опять ты подстроил?»
Александр I ездил не церемонно, в карете, а запросто, в экипаже, на санях, мало отличимых от прочих, на которые ездили люди с достатком, без всякой свиты и кавалькады, но его экипаж узнавали издали – по густой бороде Ильи Байкова. Она была «неуставная»: лейб-кучер обязан был быть бритым, но Александр I терпел подобную вольность. Правда, за границей это ещё добавляло шарма «русскости» Александру I, которого обожали как освободителя Европы, сокрушителя Наполеона.
В сентябре 1824 года Александр I посетил Симбирск, приехав в губернский город по почтовому тракту из Пензы. Илья Байков неизменно правил царским экипажем. Вместе с государем он проезжал в считанных верстах от родной Загудаевки, через почтовую станцию в Тетюшском, откуда за 39 лет перед этим, вместе с барином Дмитрием Лукиным, он уезжал покорять столицу. О чём думалось Илье Ивановичу в это время?..
В конце 1825 года Александр I пустился в очередное путешествие на юг России, которому суждено было стать последним – он простудился, тяжело заболел и неожиданно скончался 19 ноября 1825 года в городе Таганроге («Всю жизнь провёл в дороге – и умер в Таганроге» — откликнулась на это стремительно распространившаяся эпиграмма). Илья Байков вёз живого императора – и должен был везти в Петербург его тленное тело.
Илья Байков на склоне жизни. Портрет был написан известным русским художником Иосифом Вивьен де Шатобреном:
В Москве, через которую гроб императора должны были провести скорбной торжественной процессией, у Ильи Байкова категорически потребовали сбрить бороду: не положено бородатому возить императора, даже мёртвого. Те, кто раньше заискивал перед Ильёй Ивановичем, теперь так пытались отжаться на царском «любимце». Кучер разрыдался, но отвечал: «Брейте! Я всё равно повезу!». Но насладиться унижением Байкова не получилось.
Среди толпы распространились слухи, что Александр I жив, он только арестован заговорщиками, распространившими слухи о его смерти, и церемония похорон – только мистификация. Вот, и пришлось, как не хотелось, сажать на траурный катафалк Байкова, какой он был. Илье Ивановичу народ доверял, но знал народ именно бородатого Байкова!..
Иван СИВОПЛЯС
 |
Сообщение опубликовано на официальном сайте «Новости Ульяновска 73» по материалам статьи |